КРАСНЫЙ ДЕНЬ |
 |
С утра денек разгуливался не по-осеннему, низкое солнце ни разу не пряталось за облака и светило, лаская остывшую землю последним теплом.
Старики Ведровы решили топить в этот день баню. С неделю Варвара Федоровна маялась ногами, банька нужна была, да погода все никак не устанавливалась: то ветром несло, то дождем. А этому сухому деньку старики обрадовались, как сыну родному. Варвара Федоровна послала банничать самого Егора Ивановича.
Егор Иванович не сказал ни слова, надел старенькую фуфайку и пошел в баню.
На огороде, у банной тропки, стояла сухая яблонька. Давно собирался Егор Иванович спилить ее на дрова, и сегодня, проходя огородом, остановился, топором постукал по кремневому, с облупившейся корой стволу. Какая-то птичка сидела на верхушке и от стука испуганно вспорхнула. Егор Иванович проводил ее взглядом, потом отковырнул шматок коры от ствола и ощупал дерево.
- Тверда, однако... А дров так истопли на четыре будет, - подумал он и раза два тюкнул топором.
Сухая пыль посыпалась с веток, а на стволе остались только мелкие насечки.
- Нет. Как камень... - Егор Иванович переложил в руках топор и, глянув вверх, откуда сыпалась пыль, пошел открывать баню.
В предбаннике долго вытирал ноги о веник-охлестыш, высморкался и только тогда прошел в баню.
Банька была сложена по-черному, без дымохода: одно, заложенное паклей, окошечко, в углах маялись тенета.
Кадка с остатками воды пахла грибной плесенью, вон и камни в углу тоже обросли белым. Точно зайцы сидят. Веник от прошлой бани лежал на лавке, Егор Иванович взял его и стал обметать паутины у дверей.
Дрова были сложены в предбаннике. Дрова какие - сухие, ядреные - недавно амбар по бревнышку раскатали. Сохранилось дерево до единого кряжа, хоть и старый уж амбар был. Стоял он пустой многие годы, ничего в нем не хранили, а нынче вот подошла нужда с дровами и разломали. Варвара специально мужиков нанимала, литр вина выставляла. Да, недовольна баба колхозными начальниками, и сам Егор Иванович обижается - забыли стариков. Уходил из кузни - проводили хорошо, говорили - не забудем, а вот пятый год пошел - а от них ни писем, ни басен. Только и есть, что почтальон двадцать рублей каждый месяц приносит. Да разве это деньги - то, другое, пятое - все купи. Одних лекарств Варвара на четыре рубля каждый месяц набирает.
Обижается Егор Иванович на колхозное начальство, и крепко!
Он еще раз посмотрел на дрова - ничего дерево, не попортилось, полешки вон какие ядреные.
Егор Иванович положил дрова в печку и затопил. Банька сразу наполнилась дымом. Егор Иванович закашлялся и тут только вспомнил, что трубу забыл открыть. В дыму едва-едва нашарил кудельную затычку в потолке, с трудом вытащил ее. Дым охотно устремился в отверстие, а Егор Иванович вышел в предбанник, сел на амбарные зауголки отдышаться.
С чугунком и новым веником в предбанник вошла Варвара.
- Что яблонь-то не срубил? - спросила она, пролезая с чугунком в дымную баню, - вон приезжали по тебя на легковушке. В контору велят собираться.
- Чего я им понадобился? Или какую часть отковать? Так нет уж, не работник я теперь... - он словно и оправдание опустил на колени крючковатые, окинутые старческим недугом руки, - нет, не смогу...
- Да полно, - Варвара Федоровна показалась из дыма, тыльной стороной ладони размазывая сажу по лицу, - в хорошей одеже велят собираться, собранье, значит, будет. Боря-то Мочалов заедет за тобой. Обещался. Беги, собирайся.
- Да это они каждый год так-то собираются, - отмахнулся Егор Иванович.
Варвара Федоровна поглядела на него и опять полезла в дым.
- Слушай-ко, батьк, - донеслось оттуда, - ты мазь-то салициловую, али какую, куда от прошлого раза дел?
- А тут, на окошечке погляди. В банке, в банке, - ответил Егор Иванович, все еще кашляя, - с синей-то заверткой, ей и натирался.
- А... нашла, - ответила Варвара Федоровна, - ну, беги, беги домой, я иду сейчас.
2 Щи уже стояли на столе. Егор Иванович достал с полавошника ножик, пристукнул ручкой паука, который полз по стене, не торопясь отрезал ломоть хлеба. Ложка деревянная, с облупившейся на краях краской, лежала на подоконнике. Егор Иванович обдул ее и стал хлебать щи.
- Ну, недосолила Варвара, - проворчал он, тыча мокрой ложкой прямо в солонку, - и за каким же это таким делом сбираться в контору велят?.. Куда понадобился?..
Егору Ивановичу страсть как не хотелось ехать в колхозную контору на люди. Там он всегда терялся и смущался, не знал, куда деть руки. А ведь странное дело: и народ-то весь тутошный, знакомый, с каждым не один раз дело имел какое-нибудь, а вот все равно стеснялся.
- Да съезжу, погляжу хоть на теперешний-то народ, - крякнул Егор Иванович и отложил ложку. Крошки, оставшиеся после обеда, старательно собрал в горсть, потом подумал - какой день сегодня.
Календарь висел под иконным тяблом, Егор Иванович оторвал листок. День стоял красный, воскресенье, пятое октября.
- Вот и покров скоро, покроет землю платком пуховым, - надо валенки посмотреть, может, починить что взяться...
Он прошел в куть, где было его сапожное хозяйство: опрокинутая табуретка и старый пиджак на ней, чтобы удобней сидеть, ящичек с инструментом и готовые стельки.
Валенки, которые он вытащил из-под кровати, и вправду нуждались в ремонте: надо было ставить новые стельки и задники. Задники он решил вырезать из старой полевой сумки, в которой раньше носил обед в кузницу. Дратвы готовой не оказалось, нужно сучить. Он только нагнулся за суровой ниткой, как в груди кольнуло точно шилом. Егор Иванович ухватился за грудь, медленно приподнялся и, все придерживая грудь рукой, зашлепал в упечь. В упечи запнулся за половик, страдая от боли, открыл стеклянную дверцу комода. Валидол был в стакане среди других таблеток. Егор Иванович пальцами вытянул стеклянную трубочку с таблетками и положил под язык одну конфетку.
«Ох, не вовремя ухватило, - подумал он, - и баня-то, и в колхоз-то надо».
Боль в груди не утихала, он проглотил таблетку и положил под язык другую.
Гремя пустыми ведрами, вернулась из бани Варвара Федоровна.
- Что половик-то сборонил?.. Али слепой? - пожурила она, поправляя сбитый половик, и, заметив Егора Ивановича, хлопнувшего стеклянной дверцей комода, спросила:
- Что, али опять схватило?..
- Опять, мать. Уж не знаю, собираться ли в контору-то. Что, как не отпустит?
- Ну да! Чай, отпустит. Сбирайся, сбирайся, раз велят, дак. Говорят, суприз там какой-то будут подносить. Может, насчет пенсии. Уж больно малу кроху дали. За то, что дубил весь век, здоровье гробил! Али ведь председатель-то теперь новый, дак ему что, не при нем работал...
- Так во что одеваться-то? - спросил Егор Иванович.
Не зря он спрашивал - прислал недавно сын Иван из Дзержинска белую шелковую рубаху с короткими рукавами и черные туфли. «Режь - не одену, - говорил Егор Иванович, - это на старость лет да в штиблеты вырядиться, людей смешить?.. Жизнь в сапогах проходил, сапоги не сыму, слава богу, сапоги хорошие, яловые, не стыдно, как барин идешь. А в штиблетах да в рубахе дзержинских-то уж в гроб лягу, чтобы лежать по моде нонешней».
Так с того дня присланная рубаха и висела в шкафу, а туфли новые в коробке на окошке лежали.
Варвара Федоровна вздохнула - хотелось бы ей хоть разок на нарядного мужика посмотреть, да перечить не стала, пошла открывать сундук.
В сундуке сильно пахло нафталином. Варвара Федоровна достала из него коричневую, в белую полоску рубаху, суконную зеленую фуражку и свою кофту в красных вишнях.
- А кофту-то зачем? - спросил Егор Иванович.
- Я тоже наряжусь, не одному тебе ряженым сидеть, - обиделась Варвара Федоровна, - все же шофер приедет, чужой человек.
Скоро старики приодетые сидели на лавке. Егор Иванович в яловых сапогах, в рубахе, застегнутой под самый подбородок, точно помолодел, а Варвара Федоровна в красной кофте сияла и совсем как маковый цветок.
- К бане-то, может, поспеешь?
- Не знаю, мать. Не отпускает что-то грудь-то. Придется и оттуда машины дожидаться.
- Так не езди ино...
- Так теперь уж собрался, так что... Ладно, как-нибудь...
Под окошком фыркнула легковушка. Шофер, хлопнув дверцей, легко вбежал на крыльцо, стукнул в дверь.
- Да, да, можно, - оба разом ответили старики. Шофер Боря, чуть не задевая головой притолоку, ввалился в избу.
- Э... Да вы оба собрались, - поприветствовал он их, - места у меня в машине маловато, да ладно, как-нибудь уместимся.
- Нет, Боря, я не поеду, - ответила Варвара Федоровна.
Боря, не спросясь, прошел в упечь попить воды из кадки. Выломил там целый ковш и, вытирая рукавом губы, вышел опять к старикам.
- Поехали, Егор Иванович, - кивнул он в окошко,- да денег, денег не забудь взять: буфет, говорят, привезли, так пиво...
- Какое уж пиво, - отмахнулся Егор Иванович, следуя за Борисом в сени.
Варвара Федоровна с состраданием проводила его.
- Вы хоть, Боря, моего-то оказия назад привезите, а то не дойдет.
- Привезем, привезем, тетка Варвара, вот как собранье кончится, так и развозить будем.
Варвара Федоровна, накинув платок, вышла проводить их на крыльцо. Когда легковушка выехала из заулка, вернулась в избу, еще раз одна полюбовалась своей кофтой и, скрестив на груди руки, встала у печки, думая, что чего-то забыла сделать, а вот чего - вспомнить не могла.
И вдруг вспомнила, всплеснула руками.
- Ай, дура, валидол-то не подала!..
Заметалась по избе, выбежала на крыльцо. Легковушка, переехав мостик, уже выезжала из деревни.
3 В легковой на переднем сиденье, рядом с Борей, ехала надушенная кассирша Вера Онуфриевна, сзади, куда усадили и Егора Ивановича, сидели сват по Варвариной родне Алексей Павлович и косоухий Миша-заяц из Выползихи. Оба наряженные, в зубах вертят сигареты, которыми их оделил Боря.
Старики шумно поздоровались, сват Алексей спросил о Варварином здоровье.
- Да оба поизносились, - ответил Егор Иванович, - никуда не годны. Вы-то вон какие боровики.
Он покосился на свата - крепок Алексей Павлович и, видно, уж четвертинку успел с Мишей пропустить - оба веселые, гогочут, у Миши так и нос, иголками, покраснел, как утыканный.
- Ну, - бодро похлопал его по плечу сват, - гнилое-то дерево скрипит, да стоит, а здоровое-то, как мы, возьмет да и рухнет.
- Да нет уж, - махнул рукой Егор Иванович. - Сена-то нонче много напас?..
- Да возов пять подкосил. Девятьсот килограммов за стороженье на ферме подгадал, а то на процента. Телушку думаю пустить на зиму.
- Телушку? - переспросил Егор Иванович, - а не знаешь, пошто в контору-то нас собирают.
- А как заслуженных ветеранов, говорят, поздравлять будут. Пенсию, сказывают, надбавят. Так, что ли, Вера Онуфриевна?
Та загадочно хмыкнула:
- Увидишь...
- Да, загадка, - сват весело подмигнул Мише-зайцу.
Со стариками Егор Иванович приободрился. Вон и одет не хуже их, и работал не менее лет, и на народе, значит, их будет держаться, что они делать, то и он.
Егор Иванович стал смотреть в боковое окошко. Машина уже въезжала в Михаленино, главную усадьбу колхоза. Сколько лет он проработал здесь в кузнице, а вот как вышел на пенсию, так и не бывал. Егор Иванович из окошка наблюдал деревню. Улица как-то поновела, при многих домах желтые срубы, стройка, значит. Антен телевизионных, как вешек, понатыкано, и у многих, у многих домов мотоциклы стоят. Много лучше зажил народ против прежнего.
- В новую контору правленье переехало, - сообщил Борис и, разбрызгивая грязь, проехал мимо старой пятистенной избищи с заколоченными окнами и огороженной теперь проволочной сеткой, за которой гуляли куры.
За птичником был виден новый скотный двор под шифером, возле него водонапорная башня.
Дивился и радовался тут всему старый кузнец, а особенно удивился, когда подъехали к новой конторе. Новая контора была двухэтажная, кирпичная, далеко зеленым штакетником обнесена, за штакетником деревца посажены. Сколько машин легковых на лужке стоит, мотоциклов, и «Волга» тут зеленая; видно, из райкома приехали. Егора Ивановича опять охватила робость - все новое, незнакомое, и люди-то вроде не те... С замеревшим сердцем вылез он из кабинки.
В самой конторе Егор Иванович поразился еще больше.
Широкий коридор оштукатурен и со многими дверями по обе стороны, на дверях таблички, все по-гoродскому, как в больнице районной.
В углу коридора столики, у которых стоят мужики с пивом и громко разговаривают.
Стариков встретил сам бухгалтер Вениамин Васильевич, поздоровался с каждым и, улыбаясь, повел их в зал, который уже гудел от народа. Вениамин Васильевич провел их на передний ряд, усадил на стулики, обтянутые черной кожей, и с блестящими, как у кроватей, металлическими ножками.
- Выдюжит? - подмигнул Егору Ивановичу тучный сват, пробуя под собой модный стул.
Егор Иванович сел степенно, как под образа, положил на колени хозяйственную сумку, которую сунула ему Варвара, и стал смотреть перед собой. Он чувствовал, что все глядят на них сзади, и боялся пошевелиться - весь век робел на народе.
- Что не начинают, - пробасил кто-то сбоку, - народу-то... яблоку негде...
Егор Иванович покосился на дверь. Везде: и у дверей, и в проходе стояли люди, кто-то из молодых ребят забрался на батарею.
А вот и председатель, бухгалтер и еще люди с кожаными папками, - видно, районное начальство, - заняли места за столом президиума.
Председатель был незнакомый, тоже районный, он говорил не по-местному, растягивая слова на «а».
- Товарищи! - начал он, и все в зале застыли. Егор Иванович растерянно слушал председателя, опомнился только когда тот произнес: «...и заслуженных пенсионеров товарищей Алексея Павловича Зеленухина, Михаила Саввича Забалуева, Егора Ивановича Ведрова и многих других».
- Товарищи, - продолжал председатель, - взгляните на наших дорогих и уважаемых ветеранов, вся их жизнь - пример честного служения родному колхозу, нашей партии и народу, посмотрите на их ладони, - председатель, наморщив лоб, отпил из стакана и, высвободив острый кадык из-под галстука, продолжая, - с них по сей день не сошли следы трудовых, производственных мозолей. ...Вот взять, к примеру, Егора Ивановича Ведрова. Всю свою жизнь он провел в кузнице, у колхозного горна. Если так выразиться, смолоду у молота...
Егор Иванович слушал, что говорят о нем, боясь пропустить хоть слово. Председатель, хоть и чужой, приезжий, а понравился ему, говорил честно, от души, не по бумажке.
«Как репку режет... Ученый, видно», - думал Егор Иванович. Он сразу и позабыл старухин наказ - просить председателя о пенсии. «Уж одни такие слова многого золота стоят...»
Когда председатель кончил, в зале словно обрушилси потолок, все зааплодировали.
Кто-то со второго ряда стукнул Егора Ивановича по плечу.
Егор Иванович мял в руках сумку, и вдруг словно что-то тяжелое уперлось в грудь, стало давить. Он хлебнул воздуха, вспомнил Варвару, истопленную баню, стало нехорошо на душе.
Сват Алексей толкал его под бок, а Егор Иванович не отвечал, только, боком привалившись к спинке стула, продолжал глядеть на председателя.
Председатель говорил, говорил об успехах, а Егор Иванович только думал, когда кончит. Когда речь окончилась и снова раздались аплодисменты, Егору Ивановичу стало вроде полегче. Все встали с мест и устремились в коридор.
Егор Иванович тоже вышел, в коридоре было накурено, он прошел на крыльцо и сел на ступеньку. Вспомнил о валидоле, пошарил в кармане, не нашел, тоскливо огляделся по сторонам.
Возле крыльца бегали и кидались кепками ребятишки, взрослых никого не было.
«Вроде поотошло», - решил он и опять вспомнил о бане, подумал, что Варвара одна побоится в бане и надо идти, да и ему банька теплая может помочь. Он отыскал возле крыльца какой-то батожок и побрел к калитке, обошел почтительно райкомовскую «Волгу».
Мужики, вышедшие на крыльцо покурить, что-то кричали ему, но Егор Иванович шел уже за зеленым штакетником и только махнул мужикам рукой.
4 Егор Иванович решил идти тропкой, которая шла задами деревни. Так было ближе к дому, и там, за огородами, стояла Егорова старая кузница, и ему захотелось посмотреть на нее после долгой разлуки.
Он перелез огород, очутился на чьем-то картофельнике и побрел потихоньку по меже.
Красный денек, скупо обогретый осенним солнышком, угасал. И ржавый рябинник на меже, подсвеченный последними лучами, казалось, рдел неопавшей ягодой еще ярче.
Картошку давно выкопали, увядшие волоти лежали в кучах, и неподобранные картофелины, вымытые из земли осенними дождями, лежали тут и там, как белые камушки.
Над выползихинским кладбищем в сторону лесных деревень неровным клином летели большие серые птицы.
С тихим чувством подходил Егор Иванович к своей кузнице. Закатные огни горели на уцелевших стеклах высокого чердачного окошка, сарай еще больше потемнел и покосился. Вдоль стен и даже перед дверями стояли целые заросли крапивы. Несколько тележных колес и ось от ручной веялки, бывшие здесь и при Егоре Ивановиче, все так же лежали у стены, в крапиве, словно и не прошло столько лет.
Егор Иванович кое-как раздвинул батожком крапивные чащи и обтоптался у дверей. От воздушного потока дверь проскрипела на ржавых петлях и приотворилась. Егор Иванович приложил руку к козырьку, стал всматриваться в глубь кузни. На земляном полу еще лежали кучи слежавшегося удобрения. Он попробовал ногой - удобрение было твердо как камень, только несколько^гранул с сухим звуком посыпалось под сапогом.
«Кузня-то ладно, - горько подумал старик, - другую, видно, поставили, побасче этой, а вот суперфосфаты-то забыли. Сколько бы приполону от них на поле было, а вот лежат...»
Егор Иванович вступил на удобрение и перегнулся вовнутрь, пытаясь разглядеть горн.
Но ни горна, ни мехов не было, только проволочная петля, к которой подвешивали мехи, поскрипывая, свисала с потолка да груда размокших кирпичей лежала на месте горна.
Слезящимися глазами долго смотрел на эти кирпичи старый кузнец, потом встрепенулся, опять приложил ладонь к козырьку: ему показалось, что в темном углу, за кирпичами, желтовато светятся два уголька. Угольки будто перетлевали и покрывались пеплом.
- Экая же оказия... кошка это, кошка, - пробормотал старик и громко позвал: - Кис, кис...
Никто не ответил ему из угла, только за стеной ветер, видимо, задрал на стене легонькую драночку и жалобно зазвенел ею.
Старик выбрался из крапивы и обошел кузницу кругом. От кузницы раньше была тропочка домой-он ходил да еще бабы-скотницы. Теперь тропочка начиналась не от самой кузницы, а чуть подальше - от огородного лаза.
Егор Иванович пошел по тропочке, постукивая батожком. Перелетный клин был уже далеко за лесом, превратился в точку и стал почти не виден старику,
Егор Иванович шел и все думал, что он расскажет Варваре. Что столько лет забывали стариков, так ладно, думал он, дела все, дела, вон сколько всего нагрохали. Бывало, за работой-то и сам все забывал, только знал одну кузню. Так уж, видно, на веку положено - пока молодой да здоровый, тогда и живи. А все же помянули. Помянули и хорошо. Хоть спокойнее умирать будет. И от народа не совестно - экие слова говорились.
Серое облако, погоняемое ветром, быстро закрывало небо. Денек как-то разом потух и смешал все краски.
«Ну, не то крупа снежная, не то дождь навертывается, - покосился Егор Иванович, - надо поспешить...»
Он прибавил шагу, прошел метров сто и почувствовал, что груди не хватает воздуху. Внезапная резкая боль, как бревном, сдавила грудь. Егор Иванович видел впереди пригорок, а там клеверище, бабки льна, вот там Егор Иванович отдохнет. Превозмогая боль, он насилу добрался до снопов, сел у одного, хотел разостлать снопик и полежать на нем, но не хватило сил, и он боком привалился к льняной бабке. То ли мышь пискнула в снопе, то ли ему показалось, Егор Иванович уже не понял - в ушах заенело, и глаза, стекленея, покрывались пеленой.
Сквозь эту пелену он различил бабу, тащившую на спине тяжелый мешок. Баба показалась ему незнакомой, она, перегибаясь под мешком, остановилась и недоуменно спросила:
- Что, дедко, али захворал?..
Егор Иванович попытался махнуть рукой, но не смог, и вдруг крупка, крупка белая запорошила ему в лицо, сразу сделалось холодно, холод проник в ноги, руки, пробрался выше к груди, и грудь сразу полегчала, словно то бревно скинули с нее.
Снежная крупа, выпавшая в тот день, сразу же и растаяла, часу не пролежала на сырой осенней землице.
Варвара Федоровна попричитала-попричитала над холодным телом, с соседками обмыла его водой из еще не остывшей бани и стала готовить последний смертный наряд своему старику. А когда вернулась с кладбища, куда увезли Егора Ивановича, закрепилась - ни слова вымолвить.
На сорочины выпал настоящий снег. По этому снегу почтальонша принесла Варваре Федоровне в большой сумке пенсию - персональную пенсию почетного колхозника Егора Ведрова.
ВВЕРХ
© 2003-2004 Дизайн-студия "Sofronoff"
|
